Гендиректор «Русагро» Максим Басов в интервью RNS рассказал о предпосылках нового кризиса в сельском хозяйстве из-за избытка инвестиций, неизбежности применения ГМО и антибиотиков в пищевой промышленности и о том, при каких условиях Россия обгонит США в развитии высоких технологий агробизнеса.
Как аномально холодное лето отразится на сельском хозяйстве?
Сказать точно невозможно. Период созревания сельскохозяйственных культур разный и зависит от воздействия внешней среды. Поэтому, какой будет урожай, можно будет сказать только тогда, когда начнется уборка. Но сейчас точно понятно, что в развитии культур есть отставание. Особенно это касается всех яровых — от ячменя и кукурузы и до сахарной свеклы. В Центральной России отставание составляет где-то около 10 дней, но отставание в развитии ряда культур может быть компенсировано.
В целом мы не ожидаем никакого серьезного сокращения урожая. Мы считаем, что урожай зерна будет очень большой, особенно урожай озимой пшеницы. урожайность по яровым, скорее всего, будет меньше, хотя, возможно, озимые практически компенсируют этот недостаток. Многое зависит от кукурузы — это очень урожайная культура, и ее урожайность растет. Есть отставание по сахарной свекле, но ее посеяли на 10% больше. Средняя урожайность, возможно, будет ниже, но урожай сахарной свеклы все равно будет гигантский, и опять у нас будет огромное количество сахара. Подсолнечника тоже ожидаем довольно много.
В общем, будет очередной большой урожай, и это плохо для сельхозпроизводителей, потому что означает, что будет давление на цены.
Вырастет экспорт?
Да, но дело в том, что цена на внутреннем рынке, во всяком случае в Европейской части России, часто превышает экспортную альтернативу. У нас об этом мало кто знает, но Центральный федеральный округ является дефицитным, например, по зерну. Цена там обычно немного превышает экспортную альтернативу, что и понятно, потому что ЦФО докупает зерно у других регионов, например Поволжья. Большой урожай приводит к снижению цены по всем культурам. А для сельхозпроизводителей, как правило, меньший урожай означает большую доходность. Но что плохо для производителей, хорошо для потребителей.
Возможно снижение цен на продукты?
Конечно, возможно.
В каких пределах?
Зависит от курса. Тут очень много неопределенности. Сейчас мировая цена на зерновые выросла, но она может упасть. Цена на сою находится на среднем уровне и падает. цена на сахар находится на среднем уровне, она может и вырасти. Но в целом мы ожидаем, что цены на сельхозкультуры в этом году будут выше, чем в прошлом.
Глава Минсельхоза Александр Ткачев неоднократно говорил, что укрепление курса рубля разорительно для аграриев. Это так?
Абсолютно. Я думаю, что если мировые цены будут низкими, а рубль будет крепким, то ряд закредитованных компаний обанкротятся или будут куплены.
Как вы оцениваете политику ЦБ в текущих условиях?
Не мне ее оценивать. То, что ЦБ действует аккуратно и эффективно, вопросов нет. Все зависит от цели: если это борьба с инфляцией и других целей нет, естественно, ЦБ будет делать все, чтобы снизить инфляцию. И он это сделал. Хотя, на мой взгляд, это неправильная политика. Я — монетарист-либерал. Считаю, что ставки в экономике слишком высокие, и на месте ЦБ я бы более активно снижал ставки, уменьшал переток капитала в carry trade. Инфляция была бы чуть выше, зато экономика чувствовала бы себя лучше. Но сейчас вектор движения правильный, поэтому это только вопрос времени.
Какой курс рубля выгоден для сельхозпроизводителей?
Чем ниже, тем лучше. Мы будем зарабатывать в любой ситуации, но есть два отрицательных момента. Во-первых, чем сильнее рубль, тем хуже для сельского хозяйства и особенно растениеводства. Сахарная и масложировая отрасли могут снизить цены за счет сельхозпроизводителя, а сельхозпроизводитель — последний в цепочке. Снижение цен из-за курса, например на удобрения, однозначно не компенсирует снижение цен на готовую продукцию.
Вторая проблема — это резкое укрепление рубля, которое последний раз, например, произошло в середине сезона. В результате мы купили сырье по более высоким ценам осенью, а сейчас продаем готовую продукцию по низким ценам. Чем слабее рубль, тем растениеводам лучше, никаких сомнений в этом нет.
Господдержки становится все меньше и меньше
Достаточно ли субсидий выделяет Минсельхоз?
Господдержки становится все меньше и меньше. Трудно сказать, правильно это или нет. С государственной точки зрения, наверное, это правильно. Я считаю, что отрасль, которая зарабатывает хорошие деньги, не должна привлекать много государственных субсидий на поддержание доходности, на краткосрочное кредитование. Это правильно, но, конечно, нам не хватает. Мы получаем денег в разы меньше, чем получали в прошлом году. За весь первый квартал мы получили около 18 млн рублей субсидий. Это очень мало.
Важно, чтобы все были в одинаковых условиях. Мы всегда будем это отстаивать. Нельзя, чтобы были регионы-любимчики или компании-любимчики.
Кроме того, я считаю, что поддержка государства должна быть сосредоточена на инвестициях в отрасли, в которых возможен рост и еще нет профицита производства. У нас профицит производства практически везде, но правительство выбрало правильные направления — это сады, теплицы, молоко и говядина. Хотя теплицы и говядина — сомнительны, мы считаем, что они не окупаются при свободной торговле.
Почему?
Потому что Россия, если не брать салат, а брать, например, томаты, едва ли будет конкурентоспособна при сильном рубле и открытых рынках с Ираном, Азербайджаном и Турцией. Просто у нас гораздо меньше солнца.
Молоко и фрукты — очень хорошие направление. Расширять производство по остальным направлениям бессмысленно, потому что это приводит только к кризису.
Сейчас главная поддержка государства — это открытие экспортных рынков. Потому что мы оказались зажаты: у нас укрепляется рубль, ужесточается конкуренция, за счет внутреннего рынка мы расти уже не можем, а внешние рынки закрыты. И здесь самое важное, что может сделать для нас государство, — открыть рынки.
Какие рынки в приоритете?
В первую очередь это рынок Китая. Также интересен рынок Японии, Кореи, Узбекистана, Ирана — рынки, на которых у нас есть логистические преимущества. Но нам нужна помощь, потому что мы, как частные компании и даже как ассоциации, не в состоянии это сделать. Другие государства десятилетия этим занимаются. Мы только недавно возникли как серьезный экспортный игрок.
Какие самые большие сложности, на ваш взгляд, по открытию китайского рынка? Уже несколько лет идут разговоры о том, что мы вот-вот его откроем, начнем поставлять мясо и зерно, но пока результатов нет.
На мой взгляд, все сложности находятся на китайской стороне. И сложностей там много: во-первых, это бюрократическая процедура, которая занимает годы. Во-вторых, конкуренция. Существующим игрокам на рынке, как китайским, так и иностранным, невыгодно, чтобы Россия туда пришла. А Россия все-таки не такой важный партнер для Китая, как, например, США. Это сложный процесс, но его надо пройти.
Сколько еще времени займет открытие этого рынка?
Это вопрос политический, он находится на уровне президента. Я думаю, что если Владимир Путин занялся, то рано или поздно мы сможем это сделать. Без развития экспортных рынков не будет никакого дальнейшего развития, потому что мы уже практически пришли к импортозамещению.
Какую долю Россия может занять на китайском рынке мяса?
Китай — крупнейший потребитель свинины, они потребляют 57 млн тонн (свинины в год. — RNS). При этом у них очень большой объем контрабандного импорта. Официально они импортируют чуть больше 2 млн тонн, а неофициально — еще около 2 млн. Россия всего производит 3,5 млн тонн свинины. Мы можем и миллион туда (поставлять. — RNS), теоретически можем и 3 млн тонн поставлять, если будем столько делать.
Китай сейчас становится крупнейшим в мире импортером сахара, он является крупнейшим в мире импортером сои. Несколько лет назад он стал крупнейшим импортным рынком продовольствия, обогнав Японию, которая сейчас второй крупнейший рынок. Это огромные рынки, мы должны с ними работать.
Как развивается сотрудничество с Японией?
У нас есть меморандум с одним из японских торговых домов — Mitsui. Сейчас выбрали девять проектов, они связаны в том числе с выходом на японский рынок нашей свинины, курицы, сельхозтоваров, сои и зерновых. Также мы изучаем сейчас с японцами проекты в России, связанные с автоматизацией наших производств. Некоторые технологии мы уже внедряем в сахарную отрасль.
То есть вы поставляете зерно и мясо в обмен на технологии?
Да. Хотелось бы наоборот, но каждый должен работать исходя из своих естественных преимуществ. Россия — это огромный производитель сырьевого товара, а японцы — признанные специалисты по автоматизации.
Вы уже что-то начали поставлять в Японию?
Мы сейчас один из лидеров, наверное, даже крупнейший поставщик российского зерна в Японию. Пока объемы по сравнению с мировыми, конечно, маленькие — Япония импортирует 20 млн тонн кукурузы, у нас они купили около 50 тыс.
Вы рассчитываете нарастить экспорт кукурузы?
Мы серьезно не нарастим объемы. Но даже 100–200 тыс. тонн кукурузы для нас хороший объем. Кукурузу мы поставляем с Дальнего Востока, и на сегодняшний день Китай — это лучший рынок для нас.
С нами граничат три из четырех крупнейших импортных рынка — Китай, Япония и Южная Корея. Россия может быть серьезным поставщиком, и нужно пробиваться. Самое главное — это мясо, продукт с большой добавленной стоимостью. В первую очередь курица и свинина, в меньшей степени — говядина.
Видите ли угрозу для экспорта мяса из-за АЧС?
В Европе тоже есть АЧС, но они отгружают продукцию в Китай. В США есть PED — атипичная пневмония свиней. В целом это политический вопрос, а остальное — зацепки.
В России ситуация по АЧС ухудшается? В декабре вы говорили, что она близка к катастрофической.
Она тяжелая и ухудшается. Некоторые крупные компании, даже наши крупные современные и эффективные конкуренты, тоже получили эту болезнь. Мы боремся с этим.
А «Русагро» это затронуло?
К счастью, нет.
Роботизация неизбежна. Это произойдет в ближайшее время во всем мире.
Как вы оцениваете перспективы трансформации сельского хозяйства в высокотехнологичную отрасль?
Наше сельское хозяйство пока не стало высокотехнологичной отраслью, но станет. У растениеводства нет другой альтернативы: при сильном рубле нужен рост урожайности, а он может быть достигнут несколькими инструментами. Самый эффективный инструмент, на мой взгляд, это внедрение автоматизированного точного земледелия. Вторым инструментом является использование адаптированных под российские условия семян. Третьим инструментом является орошение, ну а четвертым — общие менеджерские усилия по повышению качества управления и внедрению более современных технологий. Но самые главные два фактора — автоматизированное точное земледелие и семена.
То есть пока у нас сельское хозяйство — технически отсталая отрасль?
Смотря с чем сравнивать. Европа, по правде говоря, очень отсталая. Она не является лидером по автоматизации и никогда не будет являться, потому что там работают маленькие фермеры. В Европе просто лучше погодные условия. Например, во Франции, наверное, лучшие погодные условия, если не брать только некоторые зоны Бразилии. Там очень много влаги, хорошая почва, тепло. У нас такого нет. Если сравнивать с Америкой, конечно, мы отстаем. Нам и надо сравнивать себя с Америкой, со странами, где развивается промышленное сельское хозяйство. Думаю, мы их догоним.
Через 20–30 лет?
Крупные холдинги — через пять лет. Средние компании, наверное, будут вымываться потихонечку. Технологии внедряют в основном крупные компании, им это нужно, у них на это есть деньги. Да, будут дроны, будут машины-автоматы. Мы занимаемся этим, у нас очень крупный проект. Через три года мы планируем сделать большую часть работы, если не принимать во внимание непосредственно роботов. Все, что связано с созданием экспортных систем, будет сделано.
А дроны будут?
Роботы — это отдельно. Часть роботов — да, часть — нет. С роботами просто сложнее. Идут споры, нужно или не нужно (их применять. — RNS). По закону у нас дроны не могут использоваться законно, потому что это малая авиация.
Пока речь идет о том, что мы точно будем измерять состояние полей, оптимизировать автоматические работы наших агрегатов. Мы будем сначала через экспертные системы, а потом через полуавтоматические и автоматические алгоритмы принимать решения о сроках и технологии работ в полях.
Дорого внедрять такие технологии? Какая у вас инвестпрограмма на них предусмотрена?
Все относительно. 1 млрд рублей. Недорого, ведь это то, что надо сделать.
Как вы относитесь к биоиженерным технологиям в сельском хозяйстве, например созданию семян с улучшенными свойствами?
Это неизбежно. Но мы только законной деятельностью занимаемся на территории Российской Федерации. В России ГМО пока запрещены, поэтому мы этим не занимаемся. Но селекцией, конечно, занимаемся.
Закон о запрете ГМО тормозит развитие сельского хозяйства, на ваш взгляд?
То, что он тормозит развитие сельского хозяйства, для меня очевидно. Опасно или не опасно — невозможно это сказать, никто этого не скажет. Что такое ГМО? В природе постоянно происходят мутации, это основа изменчивости. ГМО — это нацеленная ускоренная мутация, а иногда не просто мутация, но и так называемый трансген, скрещивание элементов, которые бы не скрестились в природе. Последствия этого невозможно предугадать.
Опасность в этой технологии действительно существует. Но если речь идет только об ускорении мутаций и это будет делаться под контролем общества, то, наверное, правильно. Но риск есть. Поэтому пусть правительство решает. Я считаю, что в любом случае это неизбежно. Весь мир к этому придет. И не только в растениях, но и в животных, и в людях. Мне кажется, мы стоим на пороге больших изменений.
Животноводческие хозяйства злоупотребляют антибиотиками?
Применение антибиотиков тоже неизбежно. В промышленном сельском хозяйстве без антибиотиков невозможно — их применяют все промышленные компании. Другое дело, какие антибиотики применяются и в каком объеме. В принципе, у нас в стране достаточно хорошо за этим следят, и я не думаю, что здесь есть какие-то большие проблемы. Если человек может себе позволить покупать животных не с промышленного хозяйства, то пусть это делает, но там у него другие риски. За качество мяса, купленного на рынке, никто не отвечает. А когда мясо покупают в магазине, за качество отвечают магазин и производитель. Риски есть везде вокруг. Человек должен сам решать.
В России продукты питания гораздо здоровее, чем, например, в США. В США используются гормоны роста, которые в большинстве стран мира запрещены. А в Китае люди вообще отравляются пачками. Поэтому я считаю, в России одни из самых лучших продуктов, а дальше каждый принимает решение сам.
То есть альтернативы антибиотикам нет и от них нельзя отказаться?
Если речь идет о массовом недорогом продукте, то нет. Потому что вирусы и бактерии тоже мутируют. Понятно, что они вокруг нас.
Не считаете избыточным контроль со стороны надзорных органов, в частности Россельхознадзора?
В целом я считаю, что глобально контроль избыточен, а в нашей стране он недостаточный. Например, на производстве происходит заболевание вирусом АЧС и птичьего гриппа. Компания должна остановить производство, но вместо этого она продолжает производить, и продукция, зараженная вирусом, расходится по стране.
К сожалению, у нас очень низкое доверие в обществе. Выстраивать его можно двумя путями. Наверное, более правильный путь — это убрать жесткий контроль и дать время, десятилетия, чтобы постепенно общество самоорганизовалось. Другой путь — усилить контроль, чтобы в отсутствие доверия не допускать опасные вещи.
Вообще я за самоорганизующиеся системы, считаю, что ответственность должна передаваться ассоциациям. Мы сами знаем, кто чего стоит и кто что делает. Но для того, чтобы принимать такие решения, существует руководство страны.
Внедрение инноваций приведет к уменьшению числа фермеров?
Роботизация неизбежна, это произойдет в ближайшее время во всем мире. У России здесь, наоборот, есть некоторое преимущество, потому что, во-первых, у нас сильная инженерная школа. Во-вторых, у России огромная территория и ожидается дефицит рабочей силы из-за старения населения и демографической ямы. Государство должно это понимать и разрабатывать системы переквалификации. Людей должны переобучать, людям должны помогать путешествовать.
На нашу экономику влияют три фактора: мировая цена на мясо, мировая цена на сахар и курс рубля.
Как вы оцениваете политику импортозамащения? Не разочаровались в ней?
По факту импортозамещение произошло из-за вложенных инвестиций, и в том числе из-за падения курса рубля. Я не склонен переоценивать, здесь велика роль государства. Просто произошло снижение наших затрат в долларах за счет более дешевого рубля или рост наших цен в рублях.
А продэмбарго?
Это нас не коснулось. Это относится к сырам, овощам, фруктам и рыбе.
То есть вас отмена продэмбарго не пугает?
Нет. Мы никак от этого не зависим. Сахар и свинина завозятся из Бразилии. Если бы пошли в теплицы, конечно, нас бы это волновало. А так нас волнует только курс рубля. Кроме погоды, есть три главных фактора, влияющих на нашу экономику: мировая цена на мясо, мировая цена на сахар и курс рубля.
В первом квартале этого года «Русагро» отчиталось об убытках и связывало это с укреплением курса рубля. Сейчас ситуация меняется?
Во-первых, курс несколько ослаб. Во-вторых, это было связано с тем, что мы купили сырье по высоким ценам в четвертом квартале. Частично это сырье уже было сработано в первом-втором квартале. Конечно, мы будем работать с прибылью.
Какой рост прибыли ожидаете по итогам 2017 года по сравнению с прошлым?
Мы не даем таких прогнозов, потому что очень высока неопределенность. Первый квартал традиционно самый слабый в нашей компании.
Какие ключевые задачи по развитию «Русагро» в краткосрочной и долгосрочной перспективе? Вам интересно развитие бизнеса в каких-то новых областях?
Если говорить на краткосрочный период, то в мясном бизнесе у нас главная задача — это наращивание производства. Мы сейчас делаем инвестиционные проекты, которые увеличат производство нашей компании везде. Дополнительно к этому мы рассматриваем выход в производство курицы на Дальнем Востоке. Еще одна наша задача — выйти на розничный рынок мяса и войти в тройку лидеров на потребительском рынке свинины. Не менее важным направлением является открытие экспортных рынков, в первую очередь Китая.
В сахарной отрасли у нас кризис из-за профицита производства. Здесь главные задачи для нас — это также развитие экспортного направления, дальнейшее расширение производства на существующих предприятиях, возможная покупка банкротящихся предприятий и снижение издержек.
В сельском хозяйстве самое важное — добиться роста урожайности. Для этого мы реализуем проект автоматизированной системы точного земледелия и занимаемся развитием собственной семенной базы — пока в качестве генетиков. Производить мы можем где угодно, но сначала мы должны вывести семена с улучшенными свойствами.
Масложировая отрасль тоже в кризисе, здесь главная задача — консолидация. Нам надо либо покупать активы, либо сливаться с кем-то. Я думаю, в течение года мы определимся.
Помимо этого, мы сейчас активно изучаем возможности по инвестированию в молочную отрасль. Думаю, что в ближайшие 12 месяцев мы найдем возможность зайти в этот бизнес.
Недавно сообщалось, что основной владелец «Русагро» Вадим Мошкович будет развивать с акционером «Магнита» Алексеем Богачевым проект по молоку в Тамбовской области.
Этот проект пока к «Русагро» не относится.
Какие проекты рассматривает компания?
В первую очередь мы рассматриваем Дальний Восток, там самая лучшая экономика из-за господдержки. Это Приморский и Хабаровский край. На Тамбовскую область мы тоже смотрим, но пока решений никаких нет.
А производство говядины вас интересует?
Нет. Говядину мы считаем неокупаемой. Там вся экономика связана с субсидиями.
Планирует ли «Русагро» расширять линейку готовых брендов?
В сахаре у нас есть бренды во всех сегментах. В мясе один бренд, но в мясной бизнес мы только заходим. Запустили производство и будем выходить на запланированные мощности, развивать торговые марки и ассортимент. Мы точно будем развивать нашу линейку готовой мясной продукции. Это один из стратегических вопросов на ближайшие пять лет.
На рынке мяса будет присутствовать нескольких компаний, начнется война. Кстати, сейчас свинина — продукт номер один по росту в торговых сетях. Потребление свинины продолжает расти, насколько мне известно, и в том числе потому, что ни мы, ни сети не зарабатываем на переработке. Мы даем потребителю достаточно дешевый продукт, чтобы он начал его потреблять. Свинина получается даже дешевле, чем курица. Сегодня свинина уже как минимум не проигрывает конкуренцию курице, а в прошлом году даже долю у курицы забрала. Это очень хорошая ситуация. Потребитель выигрывает.
Не планируете запускать собственные торговые сети?
Пока нет. Это отдельный, очень сложный и очень конкурентный бизнес.
Ресторанный бизнес вас не интересует?
Нет.
Недавно сообщалось, что вы увеличили долю в компании до 7,1%.
Да, чуть-чуть. У меня не так много свободных денег, но да.
В перспективе хотели бы еще увеличить?
Посмотрим. Будут обстоятельства хорошие, буду увеличивать. Я считаю, что сейчас цена акций невысокая. Она выросла с 6 до 18 ($ за акцию. — RNS), сейчас опять упала до 11,5. Мы находимся на среднем уровне, но сейчас такая сезонная ситуация. Как я сказал, мы переходим через кризис, это очевидно. У нас будет серьезный рост показателей по мере реализации наших проектов на Дальнем Востоке и в Тамбовской области и с ростом производительности труда. Мы настроены на рост компании. Мы уверены и считаем, что она вырастет еще в несколько раз. Но конкуренция ужесточается, это факт. И рубль укреплялся, что нам не на пользу.
На Дальнем Востоке такие же сложности, как и везде.
«Русагро» сейчас реализует масштабный сельскохозяйственный проект на Дальнем Востоке, строятся свинокомплексы, комбикормовый завод, зернохранилище. Как продвигается его реализация?
С некоторым отставанием, но идет. Мы первых животных поставим уже в начале следующего года, соответственно, они будут расти. Первая продукция выйдет на рынок в конце следующего года.
Вы говорили, что еще собираетесь развивать производство курицы на Дальнем Востоке.
По курице мы сейчас прорабатываем инвестиционный проект и до конца года представим его на совет директоров.
А какие-то параметры проекта можете раскрыть? Какая у него будет мощность?
Мощность — 80–100 тысяч тонн в год. Пока других деталей нет.
Какие инвестиции готовы вложить в его реализацию?
Около 20 млрд рублей.
Проект будет ориентирован на экспорт или на внутренний рынок?
Все ориентировано на внутренний рынок, потому что экспортные рынки еще не открыты.
В прошлом году говорили, что $1 млрд готовы вложить в переработку молока в Приморье.
40 млрд рублей пока.
Проект по производству молока на Дальнем Востоке тоже планируете вынести на совет директоров до конца года?
Да.
Рассматриваете ли развитие аквакультуры на Дальнем Востоке?
Это хороший бизнес, но маленький для нас. Мы им не будем заниматься. Он маленький, высока доля ручного труда, автоматизировать тяжело.
Минсельхоз утверждает, что за рубежом плохо знают традиционные российские продукты, и разрабатывает концепцию продвижения за рубеж русских продуктовых брендов по аналогии с «пармской ветчиной». Вы не думали о создании такого регионального бренда, например «дальневосточный хамон»?
Такие вещи — это дело правительства. Мы развиваем собственные бренды. В Китае мы продаем масло «Маслава» и будем продавать еще другой бренд. Если откроют рынок свинины, будем думать, поставлять под нашим или под китайским брендом. То же самое, если начнем производить молочные продукты. Мы не видим смысла делать один бренд на разные продукты. Мы будем делать под каждое направление свой бренд.
В Китае рынок большой, несомненно. Этим надо серьезно заниматься. Но нас там не ждут, там большая конкуренция. У нас есть естественные преимущества, мы просто должны научиться их использовать.
В России очень много денег. Денег много, а куда инвестировать — непонятно.
Вы сказали, что «Русагро» заинтересована в покупке активов. Есть конкретные планы?
Что-то купим – сообщим. В России вообще очень много денег, а куда инвестировать непонятно. Потому что экономика очень медленно развивается в силу политических, социальных и макроэкономических причин. Отрасль привлекла слишком много капитала, поэтому очень сложно расти. У нас на счетах сейчас 24 млрд рублей лежат. Мы хоть завтра готовы их потратить, с тем чтобы они окупились. Но мы достаточное количество таких проектов найти пока не можем. Ищем.
В сельское хозяйство переинвестировано. Туда пришло много игроков из других отраслей и компаний — например, бывший менеджмент «Лукойла» (в феврале 2017 года структура бывшего топ-менеджера «Лукойла» Сергея Кукуры договорилась о выкупе российских сельскохозяйственных активов у шведского холдинга BEF. — RNS). Они покупают активы, за которые мы никогда бы столько не заплатили. Я не говорю, что они не правы, а мы правы. Но у нас разные точки зрения.
Я думаю, ближайшие пару лет будет кризис. Инвестиции не окупаются, те, кто инвестировал, потеряли деньги, и будет происходить консолидация. Так было во всех странах: была активная фаза роста, сейчас будет активная фаза консолидации, и потом, возможно, будет рост на другой основе — либо на основе новых технологий, либо новых экспортных рынков.
В апреле суд признал «РАЗГУЛЯЙ» банкротом. Какую часть долга «Русагро» удалось взыскать?
Активы мы купили за сумму, которая нас устроила, и остаток денег взыскали, то есть ничего не потеряли. Сейчас будем смотреть на ситуацию. Какая будет окупаемость, неизвестно — это зависит от того, какие цифры будут по результатам, по урожаю и по ценам. Но мы довольны сделкой. Ожидаем, что до пяти лет мы окупим эти инвестиции, что очень хорошо. Там все активы были распроданы, все деньги, которые возможно, возвращены, а оставшаяся часть просто будет списана.
Недавно была информация, что «Русагро» может продать масложировой бизнес.
Это неправильная информация, не знаю, откуда ее взяли. Мы ведем переговоры с разными компаниями, переговоры находятся на разных этапах. Консолидация неизбежна. Мы и купить кого-то готовы, и объединиться. У нас актив сейчас не стоит на продаже, говорить о том, что мы его продаем, нельзя. Это неправда.
С кем именно ведете переговоры?
Это пока не является достоянием общественности. Но консолидация неизбежна, стало слишком много игроков. Мощности по переработке подсолнечника и в меньшей степени сои избыточны — их понастроили все кто мог, и из-за этого отрасль, когда-то достаточно прибыльная, превратилась практически в убыточную или слабо прибыльную. Экономика в этой отрасли очень слабая, и на потребительском рынке экономика очень слабая, потому что идет развитие сетей и жесточайшая борьба за выживание. Столько торговых марок не нужно. Неплохая экономика только в переработке и логистике пальмового масла, потому что там мало игроков, но мы там почти не присутствуем.
Оправданны ли утверждения, что значительная часть молочной продукции фальсифицируется пальмовым маслом? Насколько остро строит проблема с подменой животных жиров растительными?
Если вы приедете в Таиланд, Лаос и другие страны и посмотрите, из чего там делают, например, молоко, вы увидите, что молока там и нет — все пальма. Просто молоко очень дорого.
В России действительно огромный объем продукции выпускается с добавлением пальмового масла. Если об этом не пишется, то это фальсификат. Но очень часто об этом пишут, люди просто не читают и потом кого-то обвиняют. Использование пальмового масла в продукции неизбежно. Сегодня производство с пальмовым маслом существует практически повсеместно, и не только в молочных изделиях, но и в кондитерских. Кондитерские изделия без пальмового масла редко производятся, а если производятся, то имеют очень высокую себестоимость и цену. И здесь, как в органическом мясе, человек должен решить, готов ли он покупать настоящий шоколад по этой цене. Если нет, то он будет покупать шоколад с пальмовым маслом.
Россия сегодня завозит 1,2 млн тонн пальмового масла. Лет семь назад эта цифра была близка к нулю. Но нельзя говорить, что пальмовое масло — это яд. У него, как у любого масла, есть свои плюсы и минусы. Просто потребитель должен быть проинформирован, у него должен быть выбор и он должен понимать последствия.
4 )
КОММЕНТАРИИ