Россия: Наши чиновники ментально еще в СССР

Наши чиновники ментально еще в СССР. Андрей Карпов, председатель правления Российской ассоциации экспертов рынка ритейла — о том, как отучить государство решать все проблемы за счет бизнеса.

Материал проекта +1

Причин, по которым на рынке продовольствия сложился дефицит, много. Это и рост мировых цен на продовольствие, и падение курса рубля, сделавшее эффект еще более заметным. Но как внутренние цены на продовольствие связаны с мировыми? Если российский производитель является частью глобальных процессов, встроен в мировые цепочки производства, торговли и потребления, то мировые тренды напрямую влияют на его ценообразование, даже если наш фермер находится далеко в Сибири. По сути, он работает на два рынка, на внешний и внутренний, и отправит свой товар туда, где дороже, где выгоднее. Именно по этой причине внутренняя цена следует за внешней. Ситуация с ценами на такие востребованные за рубежом товары, как сахар, зерно и производные из него, как подсолнечное масло, мясо курицы, не составляет загадки. В мире все дорожает: упаковка (в России частично используется импортная), корма, лекарства для животных, удобрения, генетический материал, — и нет никаких шансов, что Россия останется в стороне от этих процессов.

Государство, стремясь не допустить роста цен на прилавках, отчасти действует аккуратно и старается не навредить сразу всем. Но по факту «вредит» в основном производству — не переработке, не системе распределения, а тому звену, откуда, собственно, берется товар. Возьмем сахар. При заморозке цен на сахар больше всего пострадали производители сахарной свеклы. Точно так же при заморозке цен на растительное масло потери несут те, кто выращивает семечку. Как это работает? Цена товара в рознице и в опте установлена госсоглашениями. Соответственно, переработчик заявляет производителям-фермерам, что отныне они не возьмут сырье — семечку или свеклу — дороже такого-то уровня. А тем уже дальше вниз по цепочке идти некуда, не на кого перекладывать ответственность, они конечное звено в этой цепочке. Производители связаны экспортными пошлинами и квотами, вывезти ничего не могут, внешний рынок для них закрыт или ограничен. Им приходится отдавать товар по той цене, по какой скажут, и фиксировать убытки.

Правильно ли это? Конечно, неправильно. Получается, государство вдруг проснулось и сказало: а отчего это у нас растут цены? И принялось принимать какие-то решения. Все это говорит о том, что ментально наши правители все еще находятся в советской эпохе. В нормальной рыночной экономике такого расклада быть не может в принципе. Государство может участвовать в ценообразовании путем субсидирования, финансирования. Но наше — не хочет. Недаром государство так упорно отказывается от идеи адресной продовольственной помощи социально незащищенным слоям населения. Я имею в виду введение продовольственных карточек. Ладно, если «карточка» — плохое слово, вызывающее негативные ассоциации, давайте говорить о финансовых инструментах помощи малоимущим. В период пандемии государство показало, что может и умеет оказывать такую помощь, что ему все потенциальные получатели субсидий известны. То есть необходимый инструментарий есть. Нет проблем и с финансированием. Введение продовольственных сертификатов оценивается в сумму от 250 до 400 млрд рублей, эти деньги для федерального бюджета незначительны. Тем не менее государство такого решения не принимает, вместо этого пытается воздействовать на рынок административными мерами.

Я полагаю, 2021 год будет сложным. Не стоит забывать, что это еще и год выборов, и многие решения регулятора продиктованы именно этим. Государство предлагает бизнесу быть социально ответственным и самостоятельно договариваться о ценах на рынке, фактически подталкивая к картельному сговору. Но участники рынка не понимают, почему они должны так поступать. Хорошо, крупному бизнесу легче. Для крупного бизнеса аграрное подразделение, как правило, не является основным. Такой холдинг легко пойдет на уступки, взамен договорившись с государством о каких-то льготах и послаблениях вне АПК, — зависит от профиля основной деятельности холдинга. Но что делать чисто аграрным предприятиям? Тем более что небольшие хозяйства не имеют запаса прочности и являются заложниками конъюнктуры. Когда Центральноазиатская сахарная корпорация низкая, мы видим череду банкротств сахарных заводов. Казалось бы, заработать можно, когда цены высокие. Теперь оказывается, что нельзя. В 2015-2016 годах сахар был дороже, чем сейчас, заводы зарабатывали, государство ничего не предпринимало и цены не регулировало. Потом наступил провал, цена упала на 25-30%, наступили более тяжелые времена для производителей сахара, и помощи сахарные заводы не дождались.

Со стороны государства было бы правильным, помимо адресной помощи малоимущим, включить механизм субсидирования производителей. В таком случае у производителя не будет заботы, сколько каких товаров произвести, куда и по какой цене девать излишки; розница также получит четкие ориентиры. Производители будут конкурировать не друг с другом, а с импортными товарами. Исход такой конкуренции понятен, он в пользу российского производителя: импортные товары в любом случае окажутся дороже. Применять государственное регулирование в любом случае необходимо крайне аккуратно, не забывая о такой задаче, как экономическая поддержка населения. Перекладывать чисто государственные задачи на бизнес вряд ли разумно. Бизнес должен зарабатывать и платить налоги, за счет которых, собственно, и содержится армия чиновников. Что такое «социальная ответственность бизнеса», не до конца понятно и все еще является предметом острых дискуссий. На мой взгляд, тот факт, что бизнес существует, работает, платит налоги и создает рабочие места, уже является его социальной ответственностью. В противном случае бизнесу предлагается умереть, но социальную стабильность обеспечить. А что завтра будем есть?

Возникает закономерный вопрос: а как же хваленая поддержка сельского хозяйства, о чем так любят рапортовать чиновники? Она, к сожалению, неэффективна, ее цели распылены, и в любом случае далеко не все средства доходят до производителей, и не до всех производителей. У нас есть колоссальный пласт фермеров и аграрных компаний, которые не имеют никакого доступа к дешевым деньгам. К тому же сам объем поддержки — около 300 млрд рублей в год — хотя и выглядит солидно, но на самом деле, в масштабах страны, — ни о чем.

Государство могло бы также начать решать проблему, которую чиновники обозначили более десятилетия назад, но ничего не сделали, идут только разговоры. Я имею в виду проблему длительного хранения выращенного урожая. Производители, получив высокий урожай в ситуации с низкими мировыми ценами, не могут сохранить излишки, чтобы подождать роста цен и нормально заработать. Инфраструктуры для этого в стране просто нет. Большинство существующих элеваторов не приспособлено под хранение продукции дольше года, к тому же там нельзя хранить многие виды продуктов. Точно так же нет никаких оптовых межрегиональных распределительных центров, о которых говорил еще министр сельского хозяйства Николай Федоров. Логичный вопрос — почему эту инфраструктуру не создают сами участники рынка? Но кто это, «участники рынка», и зачем им это надо? Если речь о трейдерах, то они не сильно в этом заинтересованы. Фермер заинтересован в собственном элеваторе, но возможности инвестировать у него нет.

Здесь, а также по множеству других направлений, мы видим цели, на которых могло бы сосредоточиться государство, глубоко погрузившись в аграрную проблематику. Государству не мешало бы понять, что задачи государственного управления несколько шире, чем ежегодные реляции о «невероятно богатом урожае». Рынок ждет от госуправленцев комплексного подхода, но пока ждет напрасно.